Из личных воспоминаний и писем Юрия:
После окончания учебки нас направили в кадрированный полк в г. Белая Церковь. 14-го января 1980г. личный состав полка погрузили на обычный пассажирский поезд и отправили в г. Термез. Там мы пробыли несколько дней. Состоялось построение, на котором нам объявили, что мы отправляемся в Афганистан для выполнения ответственного правительственного задания по защите южных границ СССР. На транспортных Ан-12 прибыли в г. Баграм, оттуда на БТРах и бортовых машинах – в район Кабула. Здесь и расположился наш полк. Правда, место дислокации не было постоянным, мы, наверное, раз пять переезжали с места на место.
[Из письма домой родным в п. Кучугуры: «Служу я в 20 километрах от столицы небольшого государства, которое жило своими заботами и радостями, а теперь живёт и нашими заботами, и нашей помощью. А раз мы здесь, мы полностью погрузились в жизнь этой страны.
Живём ещё в 1358 году, естественно, можно догадаться, какое развитие, строй. Люди занимаются в основном скотоводством, земледелием, виноградарством, садоводством.
У афганцев своя религия, своя культура, но сюда насильно вбивается культура других народов…»]
В первую ночь была неразбериха, какие-то машины то подъезжали, то отъезжали. Спать пришлось на «свежем» воздухе. Потом разместили в палатках, отапливаемых «буржуйками». Зима была снежная и холодная, а первое время и печки топить было нечем. Каждый дал расписку, что не будет рубить деревья и использовать их в качестве дров. Пытались топить солярой, тянули вату из собственных матрацев. Были случаи обморожения.
[О первой ночи, проведённой под чужим открытым небом, Юра вспомнит в своём письме родным почти через год, после возвращения из госпиталя в часть. А до этого – ни одной жалобы на неустроенность быта, ни слова о боевых операциях и ранении.
«…Время идёт, вот уже подходит конец ноября. Движется время к дембелю. Вот ещё одну зиму перезимуем, и всё. С надвижением зимы приходит на память та, прошедшая зима, когда жили, можно откровенно сказать, в нечеловеческих условиях. … В первую же ночь, проведённую в Афганистане, мы подумали, что надо привыкать, это не в Союзе. Спали в ту ночь на снегу. Постелили брезент, улеглись, укрылись тем же. Правда, утром у человек пяти обнаружилось, что обморожены руки, лицо, ноги. После – палатки, под утром все в инее. А пришла весна, снег таял, вода затекала в палатку, иногда и матрацы плавали.
Вот так всегда. Когда пережил трудности, стало легче, лучше. Думаешь, вот трудно было, а тогда и не замечал, что трудно, потому что знал, что кое-кому ещё трудней…
Что-то у меня сегодня такое настроение меланхоличное. Вот вспомнил, написал, и не знаю – зачем. Вот сейчас думаю: не будешь теперь, мама, волноваться? Но я думаю, что ты, мама, ведь знаешь, что мы уже хорошо живём. Зачем волноваться, правда?…»]
Первая задача, поставленная перед нашим полком – блокировать афганский танковый полк и оказать противодействие в том случае, если бы он выступил против нового правительства во главе с Бабраком Кармалем и перешёл на сторону мятежников.
Месяца через 3-4 наш батальон стал ходить в рейды, первоначально – самостоятельно, в дальнейшем – с батальоном афганцев. Ставилась задача по обнаружению и уничтожению бандформирований. Первое время, конечно, воевать мы толком не умели, да и местность непривычная – кругом горы. Сложно было разобраться, что, к чему, и где противник. Рейды были разными по продолжительности – от одной до трёх недель, силы на их проведение тоже привлекались разные – от батальона до полка, усиленных танками и артиллерией. При необходимости вызывали вертолёты, они наносили удары по скоплениям мятежников.
Рейды были и удачными для нас, и неудачными, когда отступали, оставляя технику. Так было, когда мы первый раз пошли на операцию в ущелье реки Панджшер. Пробыли мы там 4 дня, «работала», в основном, артиллерия.
За всё время участвовал, наверное, в девяти операциях, из них два раза – в Панджшерском ущелье.
После боевых нам давали отдых до месяца – трех. Ставили на охрану объектов народнохозяйственного значения. Чаще всего – на охрану электростанции Суруби в районе Джелалабада. Строили её советские специалисты, там же был и городок обслуживающего персонала. Но спокойно там тоже не было – нас постоянно обстреливали с близлежащих высот, мы вели ответный огонь.
[Из писем домой: «…Сегодня 9 июля. Уже несколько дней на новом месте. Здесь пробудем месяца три. Вновь почувствовали себя людьми. Живём в доме со всеми удобствами: туалет, душ, кухня. На улице перед окнами растут гранаты, кедры, яблоки, виноград. В траве течёт вода.
Но не подумайте, что мы сюда приехали отдыхать. Так сказать, улучшились условия жизни, повысилась «муштра».
Побывав в плохих условиях, в хороших мы используем каждую минуту для повышения интеллектуального уровня, за это время так упавшего. Полгода не видели лампочки, телевизора, да что можно увидеть и услышать в полевых условиях.
Утром, встав, подходишь к зеркалу. Только теперь можно оценить, как изменилось лицо, а раньше в уцелевших осколках зеркал можно было увидеть только урывки потного лица.
Помывшись в душе, приведя себя в порядок, идём на завтрак, а потом служба – охраняем днём и ночью.
Встречаемся с местным населением, в основном, с детьми. Они любопытные. Уже знаю несколько слов афганских…».
«… 19 июля. Привет из Афганистана! На новом месте мы уже освоились, прижились. Черешень, вишень здесь нет, но нас удовлетворяют гранаты, яблоки, виноград. Это мы сами достаём в садах. А помидорами и огурцами иногда угощают местные ребята – афганцы: «бакшиш». Афганцы идут с базара, а мы сидим около дороги (на посту), они подходят и разговаривают. Разговариваем мы на пальцах, на жестах, но вот за эти дни уже знаем около десятка слов. Показываешь на помидор и говоришь: «бакшиш». Это значит подарок. Но это они нас угощали в первые дни, так сказать, в дни знакомств.
Сейчас у афганцев Рамазан – религиозный праздник. Днём нельзя есть, пить, это целый месяц. Недалеко, около километра, на горе – мечеть, и в 4 часа утра мулла начинает кричать, будить на молитву. Потом в обед в 2 часа кричит, вечером в 6 часов и в 10 ночи. Как раз совпадает с часами построений на обед, на развод, на вечернюю проверку. Мулла как закричит – значит, пора идти руки мыть, готовить ложку к обеду. Вообще здесь весело жить. Рядом с домом, где мы живём, живёт афганец – инженер, вообще их таких много. Вот он в Союзе был, немного «чирикает» по-русски. Его детишки к нам ходят, маленькие ещё, а уже шустрые такие…».]
Сопровождали мы также автомобильные колонны с материальными средствами от Кабула до Джелалабада. В районе Джелалабада я получил первое серьёзное неприятное впечатление об этой войне. Мы сопроводили колонну, и двумя «бэтээрами» возвращались обратно. Заехали на пост «Секрет». А там «кипиш». Ребята прыгнули в БМП и куда-то сорвались, за ними следом «Урал» помчался.
Пока мы ходили и смотрели, как ребята обосновались, как гнёзда пулемётные устроили, возвратилась БМП, и «Урал» за ней. Ребята с поста возле них сгрудились. Подошёл офицер, командует: «Документы у меня, давайте, снимаем». Сгрузили с «Урала» кусок брезента, развернули – а там куски какие-то. Я немного в стороне стоял, думаю, продукты привезли, на мясо похоже. Мухи сразу слетелись. Подошёл ближе, а там обрубки, куски человеческих тел – руки, ноги, голова…. Оказалось – БМП подорвалась на мине, внутри сдетонировал боекомплект. Погиб весь экипаж. Ребята поехали дорогу прочесать, и на мину напоролись.
Потери убитыми в нашем взводе за всё время составили четыре человека. Погиб командир взвода – старший лейтенант Савенцев и трое солдат. И три человека были ранены.
Старлей погиб не на боевых. Они втроём – кроме него, водитель и зампотех, на «Урале» в Кабул поехали по каким-то делам и задержались. Возвращались, когда уже темнеть начало. Какой-то одиночка дал автоматную очередь. Водитель получил ранение в ноги, зампотеху плечо и щеку слегка задело. Старлей между ними сидел, в грудь две пули попали, он сразу скончался.
А троих мы потеряли на боевых. Один – Федько – погиб, когда мы в горы шли. Нас бронетехника высадила, а дальше пешком – в горы. Его к нам только перевели из танкового полка. Как раз и танк его бывший тогда шёл. Мы стали вверх «гуськом» подниматься, а он занервничал и говорит: «Не пойду. Я лучше вернусь, чувствую, что погибну». Комвзвода Трушин, которого назначили вместо погибшего Савенцева, встряхнул его, пощёчин надавал: «Прекрати истерику». Полезли мы вверх, через два часа – перекур, проверка личного состава. А Федько нет. Лейтенант послал шесть человек по обратному маршруту. Ребята обратили внимание на выжженное место. Осмотрели, обнаружили обгоревшую кисть руки, а на ней наколка в виде чайки. Федько недавно такую наколку сделал, по ней его и определили. А так бы стал без вести пропавшим. Когда он всё-таки вернулся вниз, бронегруппа уже ушла. Как погиб – неизвестно, потом говорили, что он отстреливался, расстрелял все патроны.
Глушко Серёга умер от ожогов, когда наш БТР подбили из гранатомёта. Произошло это 23 сентября 1980г. Мы шли в рейд в район Джелалабада.
[Перед этим рейдом, в котором он будет ранен, Юра отправил письмо: «Здравствуйте, мои дорогие, родные мама, папа, бабушка! Получил сегодня утром письмо от тебя, мама. Спасибо.
Я в предыдущем письме писал, что писем долго не будет, но ошибся. Мы были на задании всего три дня, а вот теперь готовимся к новому, где-то на весь октябрь. Так что вот когда писем долго может не быть. Но вы не волнуйтесь, ладно? Это потому писем долго не будет, потому что из мест задания их никто не вывезет, да и писать некогда будет. Уходим в дальние районы, в горы. Мы, правда, там уже раньше были, теперь вот снова…».]
Обычно я шёл на 1-ом БТРе вместе с командиром взвода, а тут в госпиталь по заболеванию вирусным гепатитом убыл один из командиров отделения, и меня пересадили на другой БТР. Мы замыкали колонну: танк, тягач и ремонтная машина, типа «летучки». Что-то у них там не ладилось, постоянно ломалось. Мы еле тянулись и отстали от колонны. Время к вечеру подвигалось, до Джелалабада оставалось 5-10км. Нам ждать не хотелось. Майор – командир ремроты – одних нас отпускать не хотел. Мы у него «над душой» висим, объясняем, что дорогу как своих пять пальцев знаем, колонны постоянно сопровождаем. В конце концов, мы ему надоели, он рукой махнул: «Езжайте».
При подъезде к Джелалабаду наш БТР обстреляли из гранатомета. Я был ранен. Не знаю, сколько был без сознания. Очнулся, сработал инстинкт самосохранения. Будто не я, а кто-то другой за меня думал и делал. Головой – в крышку люка. Хорошо, он задраен не был, иначе я не выбрался бы. Свалился на дорогу, стал кататься по песку, на мне одежда горела. И полетел вниз с откоса.
Ко мне на помощь ребята спустились: немного дальше откос был не такой крутой. Как оказалось, первый выстрел пришёлся в переднюю часть «бэтээра», в командирское отделение. Струя пошла на Серёгу, меня только осколками посекло. Второй выстрел пришёлся в двигатель. Этого выстрела я уже не слышал. Ребята, что сзади сидели, успели выскочить и стрелка – Шурика Малышева – вытащить. Ему осколок в переносицу попал.
Спрашиваю ребят: «Где Серёга? Где ваши автоматы?». Молчат. Все без оружия. И я молчу: чего орать, кулаком в грудь стучать? Шок. И Серёга в БТРе остался. Когда выбрались на дорогу, возле сгоревшего БТРа уже две наших «бээмпэшки» стояли. Меня – в одну машину, ребят – в другую. Серегу, получившего сильные ожоги, увезли раньше. Приехали мы туда, где батальон на ночь расположился. Нас с Шуриком перевязали, на носилки – и в ГАЗ-66. Потом возле меня носилки с Серегой поставили: всё тело в бинтах, только там, где голова, щель для рта оставлена. Здесь же, в машине, он умер.
Через сутки нас с Шуриком отправили вертолетом в Кабул. Тело мёртвого Серёги, завёрнутое в плащ-палатку, рядом положили.
Уже в госпитале узнал, что в этом рейде, когда в горы полезли, сразу Дацько погиб. 13-го ноября я вернулся в часть. Две недели «лёгкого труда», и снова – на боевые. И снова – в горы. В одном из рейдов парень погиб с миномётной батареи. Вертолёты зашли для обработки местности. У «духов» на горе ДШК стояли, били по заходящим вертолётам. Парня этого бронебойная пуля прошила насквозь. Ему кто-то из ребят своей курткой лицо накрыл. Когда вертолёт пришёл за убитыми и ранеными, его так и забрали с чужой курткой. Привезли в Кабульский морг, достали «смертник» и оформили по чужим документам. Гроб отправили в деревню, похоронили. Рейд ещё где-то неделю длился. После рейда подаются все данные на раненых, погибших, учёт идёт. – «Так ведь этот погиб, его уже похоронили». А парень-то живой. В отпуск отправили, он через неделю после своих «похорон» живой домой явился. Дослуживал в Союзе. Каково было бы родным его второй раз хоронить?
25 мая я демобилизовался. Из батальона нас пять «дембелей» улетало в Союз. Прибыли в Ташкент. С билетами была большая проблема, еле достали. Взяли бутылку водки. Тост – за погибших, за то, что помнить о них всегда будем. И разъехались в разные города. Домой.